AU-3. Шизуо/Изая. Изая неизлечимо болен. Болезнь доставляет ему физические и моральные страдания. Шизуо - медбрат в клинике, где Изая проходит курс лечения. Мольбы об обезболивающем. Без смертей
916 слов. Херт/комфорт. Заказчик, простите, но ваша заявка сподвигла на это.
Стерильно-белые стены. Едкий запах лекарств, вонь больничной еды, изредка – аромат цветов, что приносят пациентам родные и любимые.
В его палате цветов не бывает. Только стены, потолок, выдраенный санитарами пол и кровать. Неудобная кровать со снятым щитком – спишь как в яме и все никак не можешь проснуться. Ему всего двадцать три, десять из которых он провел в этой больнице. Ему все еще двадцать три, уже двадцать три – смерть давно расписалась на его пропуске в ад.
По ночам он смотрит в окно. Сквозь мутную пелену давно не мытого стекла различает силуэты деревьев. Неясный, ирреальный свет покосившихся фонарей служит ему солнцем. Днем он спит, погруженный в свой морфиновый транс.
В последний раз он видел дневное светило лет пять назад – улыбался, смеялся и плакал. Хотелось остаться, но так уж сложилось – настоящий свет не для него. Для него – четыре стерильных стены, белый потолок и воняющий хлором пол.
Вечером он приходит в себя, чуть приподнимается на влажной от пота постели. Сегодня пол моет новый санитар – он такого здесь еще не видел. Солнечно-светлый, яркий, высокий – живой. С медового цвета глазами – воплощенное лето. Мечта. Он тихо шепчет, просит лето не уходить. А лето неожиданно хмуро смотрит, стискивает кулаки и не отвечает на просьбу.
Неделя летит за неделей, он все больше привыкает к лету в своей палате. Привычно дразнит, вспоминая прошлое. Вспоминая себя тогдашнего. Ухмыляется, подначивает, задевает. Лето рычит, злобно косится, но теперь все чаще остается. Сидит на краю его ямы-постели и хмурится. А потом неуверенно протягивает руку, касается широкой ладонью его вечно взъерошенных волос и вздыхает. Он замирает, всем телом впитывая это минутное касание. «Лето, лето не уходи, останься, ты так нужен мне» - он молчит, щурит глаза и чуть нервно улыбается уголком губ. - А сегодня на ужин фиолетовые пилюльки или белые таблеточки? – привычно-ехидно склоняет голову. Лето еще сильнее хмурится, но руку не убирает. Неожиданно. - Ты идешь на поправку, поэтому никаких таблеток, - он удивленно приподнимает брови – без таблеток начнутся мучения. Неужели лето и вправду останется с ним? Светлым шелком речного песка укроет его от страданий. - Эй, я так не играю. Мой мир рухнет, если ты не дашь мне лекарство, - ухмыляется, насмешливо фыркает. Лето качает головой. - Ничего не получишь, - голос ворчливый, с нотками раздражения и какой-то неуместной здесь радости. Он откидывается на подушки, перехватывая чужую руку, внимательно изучает ладонь. - Тебя ждет любовь, много любви. Но жениться тебе не светит, - тихо хихикает, но взгляд серьезен как никогда. Его лето принадлежит ему. Никому больше. Никогда.
Ему и правда больше не дают лекарств. Свернувшись на постели плотным, маленьким клубком, он тяжело дышит сквозь стиснутые зубы. Голову будто разрывает на части, все тело ломит, сводит периодически руки и ноги. Хочется поскорей сдохнуть, лишь бы не это.
Тихо щелкает дверь, лето быстрыми шагами подходит к его постели, склоняется, прикладывая к горячему лбу холодный компресс. Он разворачивается, через силу, через боль. Пытается привычно ухмыльнуться, но губы сами шепчут «дай мне его, лекарство, не могу больше… так». Проклятая слабость, проклятая боль. Лето проводит с ним всю ночь, утро, день, вечер и еще одну ночь. Не смыкает глаз, меняет компрессы и тихо рассказывает глупую сказку о безоблачной жизни там, на свободе. Кажется, он верит, кажется, он улыбается. Лето осторожно касается его волос, ерошит слипшиеся от пота пряди. - Эй, не смей сдаваться, у нас еще куча времени впереди, - он слышит, он понимает, он не может принять. Пролетают в полуобморочном забытье еще три дня.
На четвертый день он просыпается. Открывает глаза и жмурится от яркого дневного света. Голова уже не болит. Тело по-прежнему слабо, но где-то там, в глубине, начинает разгораться новый огонек – его будущая жизнь.
Он съедает вдвое больше обычной нормы и просит принести еще десерт. Лето хмурится, но просьбу выполняет. Облизывая пластиковую ложку, он рассказывает лету о тех галлюцинациях, что ему довелось пережить. Ехидничает и кривляется. Неожиданно теплые пальцы накрывают его губы. - Забудь об этом. Оно прошло, - он недоуменно косится, молчит, не желая прервать этот контакт. Высовывает кончик языка – лето соленое, как морская вода. На море он ни разу не был, но из книжек знает – вода там на вкус именно такая. Как пальцы его персонального лета.
Теперь ночами он спит. Лечащий врач удивленно прицокивает языком – безнадежный во всех смыслах больной идет на поправку. Чудо во всех отношениях. Лето сводит к переносице светлые брови и бурчит – пришло время обеда, а пациент болтает, ходит по палате и подначивает лечащего врача. Непорядок.
Проходят семь долгих, полных боли, ожидания, напряжения и борьбы месяцев. Он все чаще выходит гулять в больничный парк, бродит по узким дорожкам. Солнечный свет не приносит теперь страданий, лишь чуть режет глаза, но к этому можно привыкнуть. Может быть, его выпишут. Правда лето через два дня пойдет в отпуск. Правда он всеми силами старается его удержать – еще больше нахальничает, паясничает и нарушает режим. Лето злится, хмурится и почти силком заталкивает его обратно в палату на время тихого часа. Закрывает дверь. Изнутри.
Когда приходит настоящее лето, его персональное исчезает. Он сидит на подоконнике, читает очередную выпрошенную у медсестер книгу и злится. Его оставили. Одного. В душной белизне надоевшей до тошноты палаты. - Нечестно, - шепчет, сжимая тонкими белыми пальцами ни в чем не повинный фолиант. Он не хочет ждать, не хочет гадать – все это он уже проходил. Скрипит рассевшаяся от влажности дверь.
- Эй, у меня тут есть кое-что, - лето, его лето показывает ему пухлую, потрепанную папку. Он фыркает. Принимает выглядящий почти древним документ и через пару мгновений изумленно выдыхает. История болезни. Его история болезни с прикрепленной к титульному листу неприметной бумажкой. Выпиской.
Лето насмешливо улыбается и протягивает ему свою широкую, теплую ладонь. - С возвращением, Изайя. - С возвращением, лето.
916 слов. Херт/комфорт. Заказчик, простите, ваша заявка сподвигла на это.
Стерильно-белые стены. Едкий запах лекарств, вонь больничной еды, изредка – аромат цветов, что приносят пациентам родные и любимые.
В его палате цветов не бывает. Только стены, потолок, выдраенный санитарами пол и кровать. Неудобная кровать со снятым щитком – спишь как в яме и все никак не можешь проснуться. Ему всего двадцать три, десять из которых он провел в этой больнице. Ему все еще двадцать три, уже двадцать три – смерть давно расписалась на его пропуске в ад.
По ночам он смотрит в окно. Сквозь мутную пелену давно не мытого стекла различает силуэты деревьев. Неясный, ирреальный свет покосившихся фонарей служит ему солнцем. Днем он спит, погруженный в свой морфиновый транс.
В последний раз он видел дневное светило лет пять назад – улыбался, смеялся и плакал. Хотелось остаться, но так уж сложилось – настоящий свет не для него. Для него – четыре стерильных стены, белый потолок и воняющий хлором пол.
Вечером он приходит в себя, чуть приподнимается на влажной от пота постели. Сегодня пол моет новый санитар – он такого здесь еще не видел. Солнечно-светлый, яркий, высокий – живой. С медового цвета глазами – воплощенное лето. Мечта. Он тихо шепчет, просит лето не уходить. А лето неожиданно хмуро смотрит, стискивает кулаки и не отвечает на просьбу.
Неделя летит за неделей, он все больше привыкает к лету в своей палате. Привычно дразнит, вспоминая прошлое. Вспоминая себя тогдашнего. Ухмыляется, подначивает, задевает. Лето рычит, злобно косится, но теперь все чаще остается. Сидит на краю его ямы-постели и хмурится. А потом неуверенно протягивает руку, касается широкой ладонью его вечно взъерошенных волос и вздыхает. Он замирает, всем телом впитывая это минутное касание. «Лето, лето не уходи, останься, ты так нужен мне» - он молчит, щурит глаза и чуть нервно улыбается уголком губ. - А сегодня на ужин фиолетовые пилюльки или белые таблеточки? – привычно-ехидно склоняет голову. Лето еще сильнее хмурится, но руку не убирает. Неожиданно. - Ты идешь на поправку, поэтому никаких таблеток, - он удивленно приподнимает брови – без таблеток начнутся мучения. Неужели лето и вправду останется с ним? Светлым шелком речного песка укроет его от страданий. - Эй, я так не играю. Мой мир рухнет, если ты не дашь мне лекарство, - ухмыляется, насмешливо фыркает. Лето качает головой. - Ничего не получишь, - голос ворчливый, с нотками раздражения и какой-то неуместной здесь радости. Он откидывается на подушки, перехватывая чужую руку, внимательно изучает ладонь. - Тебя ждет любовь, много любви. Но жениться тебе не светит, - тихо хихикает, но взгляд серьезен как никогда. Его лето принадлежит ему. Никому больше. Никогда.
Ему и правда больше не дают лекарств. Свернувшись на постели плотным, маленьким клубком, он тяжело дышит сквозь стиснутые зубы. Голову будто разрывает на части, все тело ломит, сводит периодически руки и ноги. Хочется поскорей сдохнуть, лишь бы не это.
Тихо щелкает дверь, лето быстрыми шагами подходит к его постели, склоняется, прикладывая к горячему лбу холодный компресс. Он разворачивается, через силу, через боль. Пытается привычно ухмыльнуться, но губы сами шепчут «дай мне его, лекарство, не могу больше… так». Проклятая слабость, проклятая боль. Лето проводит с ним всю ночь, утро, день, вечер и еще одну ночь. Не смыкает глаз, меняет компрессы и тихо рассказывает глупую сказку о безоблачной жизни там, на свободе. Кажется, он верит, кажется, он улыбается. Лето осторожно касается его волос, ерошит слипшиеся от пота пряди. - Эй, не смей сдаваться, у нас еще куча времени впереди, - он слышит, он понимает, он не может принять. Пролетают в полуобморочном забытье еще три дня.
На четвертый день он просыпается. Открывает глаза и жмурится от яркого дневного света. Голова уже не болит. Тело по-прежнему слабо, но где-то там, в глубине, начинает разгораться новый огонек – его будущая жизнь.
Он съедает вдвое больше обычной нормы и просит принести еще десерт. Лето хмурится, но просьбу выполняет. Облизывая пластиковую ложку, он рассказывает лету о тех галлюцинациях, что ему довелось пережить. Ехидничает и кривляется. Неожиданно теплые пальцы накрывают его губы. - Забудь об этом. Оно прошло, - он недоуменно косится, молчит, не желая прервать этот контакт. Высовывает кончик языка – лето соленое, как морская вода. На море он ни разу не был, но из книжек знает – вода там на вкус именно такая. Как пальцы его персонального лета.
Теперь ночами он спит. Лечащий врач удивленно прицокивает языком – безнадежный во всех смыслах больной идет на поправку. Чудо во всех отношениях. Лето сводит к переносице светлые брови и бурчит – пришло время обеда, а пациент болтает, ходит по палате и подначивает лечащего врача. Непорядок.
Проходят семь долгих, полных боли, ожидания, напряжения и борьбы месяцев. Он все чаще выходит гулять в больничный парк, бродит по узким дорожкам. Солнечный свет не приносит теперь страданий, лишь чуть режет глаза, но к этому можно привыкнуть. Может быть, его выпишут. Правда лето через два дня пойдет в отпуск. Правда он всеми силами старается его удержать – еще больше нахальничает, паясничает и нарушает режим. Лето злится, хмурится и почти силком заталкивает его обратно в палату на время тихого часа. Закрывает дверь. Изнутри.
Когда приходит настоящее лето, его персональное исчезает. Он сидит на подоконнике, читает очередную выпрошенную у медсестер книгу и злится. Его оставили. Одного. В душной белизне надоевшей до тошноты палаты. - Нечестно, - шепчет, сжимая тонкими белыми пальцами ни в чем не повинный фолиант. Он не хочет ждать, не хочет гадать – все это он уже проходил. Скрипит рассевшаяся от влажности дверь.
- Эй, у меня тут есть кое-что, - лето, его лето показывает ему пухлую, потрепанную папку. Он фыркает. Принимает выглядящий почти древним документ и через пару мгновений изумленно выдыхает. История болезни. Его история болезни с прикрепленной к титульному листу неприметной бумажкой. Выпиской.
Лето насмешливо улыбается и протягивает ему свою широкую, теплую ладонь. - С возвращением, Изайя. - С возвращением, лето.
Всем спасибо) Очень рад, что вам понравилось) Гость Заказчик, еще раз простите. Не мог я в фике заставить бесконечно страдать даже выдуманного персонажа. Врачебная этика. И спасибо за то, что прочли)
Вот даже я, совсем не фанат пейринга и всего из него вытекающего в полнейшем восторге и хочу перечитывать это много-много раз. Оно восхитительно солнечно и тепло. Спасибо вам, автор, за такую прелестную вещь.
Герои все-таки уже другие, так что не назвала бы это фанфиком, но - автор, вы замечательно написали очень трогательную, чуткую, романтичную историю. Спасибо вам.
Магнитофон сломался, я сижу в тишине, чему и рад вполне.
Сильное такое,очень.Даже глаза как-то сразу намокли и вообще... Но все равно есть в нем то тепло,которого не хватает.Я именно так и представляю себе их. Спасибо за такую прекрасную работу.Утащу в цитатник с Вашего позволения) Не з.*хоть и ежу понятно х)*
-
-
02.05.2010 в 01:10Стерильно-белые стены. Едкий запах лекарств, вонь больничной еды, изредка – аромат цветов, что приносят пациентам родные и любимые.
В его палате цветов не бывает. Только стены, потолок, выдраенный санитарами пол и кровать. Неудобная кровать со снятым щитком – спишь как в яме и все никак не можешь проснуться. Ему всего двадцать три, десять из которых он провел в этой больнице. Ему все еще двадцать три, уже двадцать три – смерть давно расписалась на его пропуске в ад.
По ночам он смотрит в окно. Сквозь мутную пелену давно не мытого стекла различает силуэты деревьев. Неясный, ирреальный свет покосившихся фонарей служит ему солнцем. Днем он спит, погруженный в свой морфиновый транс.
В последний раз он видел дневное светило лет пять назад – улыбался, смеялся и плакал. Хотелось остаться, но так уж сложилось – настоящий свет не для него. Для него – четыре стерильных стены, белый потолок и воняющий хлором пол.
Вечером он приходит в себя, чуть приподнимается на влажной от пота постели. Сегодня пол моет новый санитар – он такого здесь еще не видел. Солнечно-светлый, яркий, высокий – живой. С медового цвета глазами – воплощенное лето. Мечта. Он тихо шепчет, просит лето не уходить. А лето неожиданно хмуро смотрит, стискивает кулаки и не отвечает на просьбу.
Неделя летит за неделей, он все больше привыкает к лету в своей палате. Привычно дразнит, вспоминая прошлое. Вспоминая себя тогдашнего. Ухмыляется, подначивает, задевает. Лето рычит, злобно косится, но теперь все чаще остается. Сидит на краю его ямы-постели и хмурится. А потом неуверенно протягивает руку, касается широкой ладонью его вечно взъерошенных волос и вздыхает. Он замирает, всем телом впитывая это минутное касание. «Лето, лето не уходи, останься, ты так нужен мне» - он молчит, щурит глаза и чуть нервно улыбается уголком губ.
- А сегодня на ужин фиолетовые пилюльки или белые таблеточки? – привычно-ехидно склоняет голову. Лето еще сильнее хмурится, но руку не убирает. Неожиданно.
- Ты идешь на поправку, поэтому никаких таблеток, - он удивленно приподнимает брови – без таблеток начнутся мучения. Неужели лето и вправду останется с ним? Светлым шелком речного песка укроет его от страданий.
- Эй, я так не играю. Мой мир рухнет, если ты не дашь мне лекарство, - ухмыляется, насмешливо фыркает. Лето качает головой.
- Ничего не получишь, - голос ворчливый, с нотками раздражения и какой-то неуместной здесь радости. Он откидывается на подушки, перехватывая чужую руку, внимательно изучает ладонь.
- Тебя ждет любовь, много любви. Но жениться тебе не светит, - тихо хихикает, но взгляд серьезен как никогда. Его лето принадлежит ему. Никому больше. Никогда.
Ему и правда больше не дают лекарств. Свернувшись на постели плотным, маленьким клубком, он тяжело дышит сквозь стиснутые зубы. Голову будто разрывает на части, все тело ломит, сводит периодически руки и ноги. Хочется поскорей сдохнуть, лишь бы не это.
Тихо щелкает дверь, лето быстрыми шагами подходит к его постели, склоняется, прикладывая к горячему лбу холодный компресс. Он разворачивается, через силу, через боль. Пытается привычно ухмыльнуться, но губы сами шепчут «дай мне его, лекарство, не могу больше… так». Проклятая слабость, проклятая боль. Лето проводит с ним всю ночь, утро, день, вечер и еще одну ночь. Не смыкает глаз, меняет компрессы и тихо рассказывает глупую сказку о безоблачной жизни там, на свободе. Кажется, он верит, кажется, он улыбается. Лето осторожно касается его волос, ерошит слипшиеся от пота пряди.
- Эй, не смей сдаваться, у нас еще куча времени впереди, - он слышит, он понимает, он не может принять. Пролетают в полуобморочном забытье еще три дня.
На четвертый день он просыпается. Открывает глаза и жмурится от яркого дневного света. Голова уже не болит. Тело по-прежнему слабо, но где-то там, в глубине, начинает разгораться новый огонек – его будущая жизнь.
Он съедает вдвое больше обычной нормы и просит принести еще десерт. Лето хмурится, но просьбу выполняет. Облизывая пластиковую ложку, он рассказывает лету о тех галлюцинациях, что ему довелось пережить. Ехидничает и кривляется. Неожиданно теплые пальцы накрывают его губы.
- Забудь об этом. Оно прошло, - он недоуменно косится, молчит, не желая прервать этот контакт. Высовывает кончик языка – лето соленое, как морская вода. На море он ни разу не был, но из книжек знает – вода там на вкус именно такая. Как пальцы его персонального лета.
Теперь ночами он спит. Лечащий врач удивленно прицокивает языком – безнадежный во всех смыслах больной идет на поправку. Чудо во всех отношениях. Лето сводит к переносице светлые брови и бурчит – пришло время обеда, а пациент болтает, ходит по палате и подначивает лечащего врача. Непорядок.
Проходят семь долгих, полных боли, ожидания, напряжения и борьбы месяцев. Он все чаще выходит гулять в больничный парк, бродит по узким дорожкам. Солнечный свет не приносит теперь страданий, лишь чуть режет глаза, но к этому можно привыкнуть. Может быть, его выпишут. Правда лето через два дня пойдет в отпуск. Правда он всеми силами старается его удержать – еще больше нахальничает, паясничает и нарушает режим. Лето злится, хмурится и почти силком заталкивает его обратно в палату на время тихого часа. Закрывает дверь. Изнутри.
Когда приходит настоящее лето, его персональное исчезает. Он сидит на подоконнике, читает очередную выпрошенную у медсестер книгу и злится. Его оставили. Одного. В душной белизне надоевшей до тошноты палаты.
- Нечестно, - шепчет, сжимая тонкими белыми пальцами ни в чем не повинный фолиант. Он не хочет ждать, не хочет гадать – все это он уже проходил. Скрипит рассевшаяся от влажности дверь.
- Эй, у меня тут есть кое-что, - лето, его лето показывает ему пухлую, потрепанную папку. Он фыркает. Принимает выглядящий почти древним документ и через пару мгновений изумленно выдыхает. История болезни. Его история болезни с прикрепленной к титульному листу неприметной бумажкой. Выпиской.
Лето насмешливо улыбается и протягивает ему свою широкую, теплую ладонь.
- С возвращением, Изайя.
- С возвращением, лето.
-
-
02.05.2010 в 01:26Стерильно-белые стены. Едкий запах лекарств, вонь больничной еды, изредка – аромат цветов, что приносят пациентам родные и любимые.
В его палате цветов не бывает. Только стены, потолок, выдраенный санитарами пол и кровать. Неудобная кровать со снятым щитком – спишь как в яме и все никак не можешь проснуться. Ему всего двадцать три, десять из которых он провел в этой больнице. Ему все еще двадцать три, уже двадцать три – смерть давно расписалась на его пропуске в ад.
По ночам он смотрит в окно. Сквозь мутную пелену давно не мытого стекла различает силуэты деревьев. Неясный, ирреальный свет покосившихся фонарей служит ему солнцем. Днем он спит, погруженный в свой морфиновый транс.
В последний раз он видел дневное светило лет пять назад – улыбался, смеялся и плакал. Хотелось остаться, но так уж сложилось – настоящий свет не для него. Для него – четыре стерильных стены, белый потолок и воняющий хлором пол.
Вечером он приходит в себя, чуть приподнимается на влажной от пота постели. Сегодня пол моет новый санитар – он такого здесь еще не видел. Солнечно-светлый, яркий, высокий – живой. С медового цвета глазами – воплощенное лето. Мечта. Он тихо шепчет, просит лето не уходить. А лето неожиданно хмуро смотрит, стискивает кулаки и не отвечает на просьбу.
Неделя летит за неделей, он все больше привыкает к лету в своей палате. Привычно дразнит, вспоминая прошлое. Вспоминая себя тогдашнего. Ухмыляется, подначивает, задевает. Лето рычит, злобно косится, но теперь все чаще остается. Сидит на краю его ямы-постели и хмурится. А потом неуверенно протягивает руку, касается широкой ладонью его вечно взъерошенных волос и вздыхает. Он замирает, всем телом впитывая это минутное касание. «Лето, лето не уходи, останься, ты так нужен мне» - он молчит, щурит глаза и чуть нервно улыбается уголком губ.
- А сегодня на ужин фиолетовые пилюльки или белые таблеточки? – привычно-ехидно склоняет голову. Лето еще сильнее хмурится, но руку не убирает. Неожиданно.
- Ты идешь на поправку, поэтому никаких таблеток, - он удивленно приподнимает брови – без таблеток начнутся мучения. Неужели лето и вправду останется с ним? Светлым шелком речного песка укроет его от страданий.
- Эй, я так не играю. Мой мир рухнет, если ты не дашь мне лекарство, - ухмыляется, насмешливо фыркает. Лето качает головой.
- Ничего не получишь, - голос ворчливый, с нотками раздражения и какой-то неуместной здесь радости. Он откидывается на подушки, перехватывая чужую руку, внимательно изучает ладонь.
- Тебя ждет любовь, много любви. Но жениться тебе не светит, - тихо хихикает, но взгляд серьезен как никогда. Его лето принадлежит ему. Никому больше. Никогда.
Ему и правда больше не дают лекарств. Свернувшись на постели плотным, маленьким клубком, он тяжело дышит сквозь стиснутые зубы. Голову будто разрывает на части, все тело ломит, сводит периодически руки и ноги. Хочется поскорей сдохнуть, лишь бы не это.
Тихо щелкает дверь, лето быстрыми шагами подходит к его постели, склоняется, прикладывая к горячему лбу холодный компресс. Он разворачивается, через силу, через боль. Пытается привычно ухмыльнуться, но губы сами шепчут «дай мне его, лекарство, не могу больше… так». Проклятая слабость, проклятая боль. Лето проводит с ним всю ночь, утро, день, вечер и еще одну ночь. Не смыкает глаз, меняет компрессы и тихо рассказывает глупую сказку о безоблачной жизни там, на свободе. Кажется, он верит, кажется, он улыбается. Лето осторожно касается его волос, ерошит слипшиеся от пота пряди.
- Эй, не смей сдаваться, у нас еще куча времени впереди, - он слышит, он понимает, он не может принять. Пролетают в полуобморочном забытье еще три дня.
На четвертый день он просыпается. Открывает глаза и жмурится от яркого дневного света. Голова уже не болит. Тело по-прежнему слабо, но где-то там, в глубине, начинает разгораться новый огонек – его будущая жизнь.
Он съедает вдвое больше обычной нормы и просит принести еще десерт. Лето хмурится, но просьбу выполняет. Облизывая пластиковую ложку, он рассказывает лету о тех галлюцинациях, что ему довелось пережить. Ехидничает и кривляется. Неожиданно теплые пальцы накрывают его губы.
- Забудь об этом. Оно прошло, - он недоуменно косится, молчит, не желая прервать этот контакт. Высовывает кончик языка – лето соленое, как морская вода. На море он ни разу не был, но из книжек знает – вода там на вкус именно такая. Как пальцы его персонального лета.
Теперь ночами он спит. Лечащий врач удивленно прицокивает языком – безнадежный во всех смыслах больной идет на поправку. Чудо во всех отношениях. Лето сводит к переносице светлые брови и бурчит – пришло время обеда, а пациент болтает, ходит по палате и подначивает лечащего врача. Непорядок.
Проходят семь долгих, полных боли, ожидания, напряжения и борьбы месяцев. Он все чаще выходит гулять в больничный парк, бродит по узким дорожкам. Солнечный свет не приносит теперь страданий, лишь чуть режет глаза, но к этому можно привыкнуть. Может быть, его выпишут. Правда лето через два дня пойдет в отпуск. Правда он всеми силами старается его удержать – еще больше нахальничает, паясничает и нарушает режим. Лето злится, хмурится и почти силком заталкивает его обратно в палату на время тихого часа. Закрывает дверь. Изнутри.
Когда приходит настоящее лето, его персональное исчезает. Он сидит на подоконнике, читает очередную выпрошенную у медсестер книгу и злится. Его оставили. Одного. В душной белизне надоевшей до тошноты палаты.
- Нечестно, - шепчет, сжимая тонкими белыми пальцами ни в чем не повинный фолиант. Он не хочет ждать, не хочет гадать – все это он уже проходил. Скрипит рассевшаяся от влажности дверь.
- Эй, у меня тут есть кое-что, - лето, его лето показывает ему пухлую, потрепанную папку. Он фыркает. Принимает выглядящий почти древним документ и через пару мгновений изумленно выдыхает. История болезни. Его история болезни с прикрепленной к титульному листу неприметной бумажкой. Выпиской.
Лето насмешливо улыбается и протягивает ему свою широкую, теплую ладонь.
- С возвращением, Изайя.
- С возвращением, лето.
-
-
02.05.2010 в 01:48(не заказчик)
-
-
02.05.2010 в 01:58Не заказчик
-
-
02.05.2010 в 02:39не заключенный за заборомXD
-
-
02.05.2010 в 08:46Оно прекрасно, очень понравилось.
Разрешите потащить к себе в норку?
*не з, но любительница херт/комфорта
-
-
02.05.2010 в 09:10не з.
-
-
02.05.2010 в 09:21заказчик очень порадовался такому чуду.
но все же Изая неизлечимо болен немного не соблюдено
-
-
02.05.2010 в 09:22Прекрасный и душевный текст.
-
-
02.05.2010 в 09:37Когда Шизуо называют летом... Так... Прекрасно! *прослезился*
Автор, вы гений *______*
-
-
02.05.2010 в 10:49-
-
02.05.2010 в 20:57а параллель Шизуо -лето это просто потрясающе
не з.
-
-
02.05.2010 в 23:10автор, вы молодец.
-
-
02.05.2010 в 23:41Гость
Заказчик, еще раз простите. Не мог я в фике заставить бесконечно страдать даже выдуманного персонажа. Врачебная этика.
И спасибо за то, что прочли)
Автор
-
-
03.05.2010 в 17:39какая прелесть,одно временно жаль паренька и завидно)ю
спасибо,автор,за этот шедевр)
-
-
03.05.2010 в 20:42Оно восхитительно солнечно и тепло.
-
-
03.05.2010 в 21:50Ага. Очень трогательный и тёплый фик. Восхитительно
-
-
05.05.2010 в 15:28Очень понравилось.
Спасибо,Автор!
-
-
08.05.2010 в 23:20Автор, спасибо вам!
-
-
17.05.2010 в 14:15Я уже полюбила этот пейринг! **
не з.
-
-
17.05.2010 в 18:22-
-
14.06.2010 в 19:57-
-
12.07.2010 в 12:03если можно-утащу.
ссылкой сюда.
-
-
20.10.2010 в 01:08Но все равно есть в нем то тепло,которого не хватает.Я именно так и представляю себе их.
Спасибо за такую прекрасную работу.Утащу в цитатник с Вашего позволения)
Не з.*хоть и ежу понятно х)*
-
-
20.10.2010 в 01:11Читать,почему-то,было приятно под "Oren Lavie - The Dance' Round The Memory Tree"
-
-
08.02.2011 в 01:32И правда тепло..
Спасибо..
-
-
17.02.2011 в 21:20-
-
27.04.2011 в 01:56