Изайя запрокидывает голову, смеется в ночное небо и крутит в пальцах маленький, но острый нож. Ему сейчас так весело, так забавно наблюдать за необычно сосредоточенным лицом этого мальчишки. Глупая, глупая игрушка. Глупый маленький Кида. Ему не стоило связываться с таким человеком, как он, Орихара Изайя. Но любопытство же кошку сгубило, ведь так?
Изайя перестает смеяться и буравит подростка неожиданно серьезным взглядом. Ни тени насмешки в странных алых глазах, ни единого намека на улыбку. - Ты сам этого хотел, Кида-кун, - подросток вздрагивает от этого голоса, в его голове тут же мелькает мысль о том, что это была плохая идея – привлечь внимание этого кукловода, знатока душ человеческих. И ведь получилось, Изайя милостиво обратил свой взор на брошенную игрушку. Только вот у игрушки сейчас коленки от страха подгибаются, да губы дрожат. Страшно, страшно ему, потому что не знает, не может знать – что творится в голове Орихары. В глазах ничего не прочесть, Изайя – зеркало, чертово стекло, отражающее лишь его, Киды, побледневшее лицо. Он ведь не хотел этого, сам же знал, что ничего хорошего не получится, но все равно решился. Гордость, знаете ли. Мальчишеская упрямая гордость. И простое человеческое любопытство.
В темной, насквозь пропитавшейся вонью городского мусора, подворотне, Изайя показывает ему то, о чем Кида так хотел узнать. Еще одну свою сторону, еще одну черную грань. Сдергивает неожиданно сильными руками джинсы, сразу вместе с бельем, чтобы не тратить зря время. Касается ледяными пальцами ягодиц – Кида вздрагивает, стискивает зубы. Ему не хочется этого. Ой, как не хочется. Но гордость и упрямство, а еще осознание – я сам на это пошел, сам спровоцировал. И он сдерживает вскрик, когда эти же ледяные пальцы, смоченные слюной, протискиваются в его тело, двигаются внутри, а над ухом шелестит насмешливый голос: - Ты сам этого захотел, сам, твоя вина, Кида-кун, - Кида знает, все знает и удивляется – дыхание у Орихары, будто ветер с моря – прохладное и легкое.
Через несколько десятков болезненных вздохов пальцы Изайи покидают тело подростка. Звякает пряжка ремня, шуршит расстегиваемая молния. Кида напрягается, чувствуя, как в него проталкивается член информатора. Больно, очень больно, кажется, будто его рвут пополам. Но он все так же держит рот на замке, глотает вскрики и смаргивает слезы. Гордость и упрямство, упрямство и гордость. Сильные, размеренные толчки, заставляющие вздрагивать, кусать губы и молить всех богов о пощаде. Тихий смех в самое ухо: - Что же ты молчишь, Кида-кун? Где восторг, где наслаждение? – Изайя обводит языком контур аккуратного уха, прикусывает мочку. А Кида продолжает молчать, только дыхание стало неимоверно тяжелым, воздух кипящей смолой заливается в легкие.
Боль продолжается еще пару минут и заканчивается ощущением чего-то обжигающего, жидкого, наполнившего его там, внутри. Кида прокусывает губу, тут же чувствуя металлический привкус на языке. Изайя с довольным смешком выскальзывает из него, застегивает брюки и сладко потягивается. - Ну что, узнал обо мне что-нибудь интересное? – голос так и сочится насмешкой. Кида сползает вниз, упираясь лбом в холодную стену. Сейчас он не может ответить, просто физически не может.
Изайя растягивает губы в усмешке, разворачивается и легко, почти вприпрыжку покидает подворотню. Оставляя Киду наедине со всеми сожалениями и мыслями. Подросток с трудом натягивает джинсы и прикрывает глаза. Прав ведь Шизуо, ой, как прав. Если он убьет Орихару, Кида будет первым, кто подарит Хейваджиме цветы.
Но это будет потом, а сейчас остается только стиснуть зубы, подняться и пойти домой. Тихо, спокойно и медленно. Чтобы потом всю ночь просидеть в ванной, пытаясь смыть с себя ощущение Орихары, вытравить из головы этот тихий смех и легкое, подобно бризу, дыхание. Кида тихо, но отчетливо произносит, убеждая сам себя: - Я сам этого хотел, сам, - гордость и упрямство все еще при нем, так что жить можно. А время покажет, насколько полезной была эта информация об Орихаре.
-
-
23.03.2010 в 03:06Изайя запрокидывает голову, смеется в ночное небо и крутит в пальцах маленький, но острый нож. Ему сейчас так весело, так забавно наблюдать за необычно сосредоточенным лицом этого мальчишки. Глупая, глупая игрушка. Глупый маленький Кида. Ему не стоило связываться с таким человеком, как он, Орихара Изайя. Но любопытство же кошку сгубило, ведь так?
Изайя перестает смеяться и буравит подростка неожиданно серьезным взглядом. Ни тени насмешки в странных алых глазах, ни единого намека на улыбку.
- Ты сам этого хотел, Кида-кун, - подросток вздрагивает от этого голоса, в его голове тут же мелькает мысль о том, что это была плохая идея – привлечь внимание этого кукловода, знатока душ человеческих.
И ведь получилось, Изайя милостиво обратил свой взор на брошенную игрушку. Только вот у игрушки сейчас коленки от страха подгибаются, да губы дрожат. Страшно, страшно ему, потому что не знает, не может знать – что творится в голове Орихары. В глазах ничего не прочесть, Изайя – зеркало, чертово стекло, отражающее лишь его, Киды, побледневшее лицо. Он ведь не хотел этого, сам же знал, что ничего хорошего не получится, но все равно решился. Гордость, знаете ли. Мальчишеская упрямая гордость. И простое человеческое любопытство.
В темной, насквозь пропитавшейся вонью городского мусора, подворотне, Изайя показывает ему то, о чем Кида так хотел узнать. Еще одну свою сторону, еще одну черную грань.
Сдергивает неожиданно сильными руками джинсы, сразу вместе с бельем, чтобы не тратить зря время. Касается ледяными пальцами ягодиц – Кида вздрагивает, стискивает зубы. Ему не хочется этого. Ой, как не хочется. Но гордость и упрямство, а еще осознание – я сам на это пошел, сам спровоцировал. И он сдерживает вскрик, когда эти же ледяные пальцы, смоченные слюной, протискиваются в его тело, двигаются внутри, а над ухом шелестит насмешливый голос:
- Ты сам этого захотел, сам, твоя вина, Кида-кун, - Кида знает, все знает и удивляется – дыхание у Орихары, будто ветер с моря – прохладное и легкое.
Через несколько десятков болезненных вздохов пальцы Изайи покидают тело подростка. Звякает пряжка ремня, шуршит расстегиваемая молния. Кида напрягается, чувствуя, как в него проталкивается член информатора. Больно, очень больно, кажется, будто его рвут пополам. Но он все так же держит рот на замке, глотает вскрики и смаргивает слезы. Гордость и упрямство, упрямство и гордость. Сильные, размеренные толчки, заставляющие вздрагивать, кусать губы и молить всех богов о пощаде. Тихий смех в самое ухо:
- Что же ты молчишь, Кида-кун? Где восторг, где наслаждение? – Изайя обводит языком контур аккуратного уха, прикусывает мочку.
А Кида продолжает молчать, только дыхание стало неимоверно тяжелым, воздух кипящей смолой заливается в легкие.
Боль продолжается еще пару минут и заканчивается ощущением чего-то обжигающего, жидкого, наполнившего его там, внутри. Кида прокусывает губу, тут же чувствуя металлический привкус на языке.
Изайя с довольным смешком выскальзывает из него, застегивает брюки и сладко потягивается.
- Ну что, узнал обо мне что-нибудь интересное? – голос так и сочится насмешкой. Кида сползает вниз, упираясь лбом в холодную стену. Сейчас он не может ответить, просто физически не может.
Изайя растягивает губы в усмешке, разворачивается и легко, почти вприпрыжку покидает подворотню. Оставляя Киду наедине со всеми сожалениями и мыслями.
Подросток с трудом натягивает джинсы и прикрывает глаза. Прав ведь Шизуо, ой, как прав. Если он убьет Орихару, Кида будет первым, кто подарит Хейваджиме цветы.
Но это будет потом, а сейчас остается только стиснуть зубы, подняться и пойти домой. Тихо, спокойно и медленно. Чтобы потом всю ночь просидеть в ванной, пытаясь смыть с себя ощущение Орихары, вытравить из головы этот тихий смех и легкое, подобно бризу, дыхание. Кида тихо, но отчетливо произносит, убеждая сам себя:
- Я сам этого хотел, сам, - гордость и упрямство все еще при нем, так что жить можно. А время покажет, насколько полезной была эта информация об Орихаре.
-
-
23.03.2010 в 03:33Заказчик.
-
-
27.04.2010 в 14:17-
-
05.08.2010 в 20:13